Инвективная лексика

[Сергей Токарев]

На форуме категорически запрещено использование ругательной нелитературной лексики, обсценной лексики (мата), грубопросторечной лексики входящей в состав литературного языка, а также литературных, но ненормативных слов и выражений.
Из книги «ПОНЯТИЕ ЧЕСТИ И ДОСТОИНСТВА, ОСКОРБЛЕНИЯ И НЕНОРМАТИВНОСТИ В ТЕКСТАХ ПРАВА И СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ»

Авторы-составители: А.А. Леонтьев, В.Н. Базылев,
Ю.А. Бельчиков, Ю.А. Сорокин; научн. ред. А.Р. Ратинов
М.: Фонд защиты гласности, 1997. — 128 с. 

ОЦЕНКА И НЕНОРМАТИВНОСТЬ В МАТЕРИАЛАХ СМИ

Из главы 1. Основные выводы и рекомендации
 
Что понимается под «неприличной формой»?
... Законодатель никаких определений не дает. А Комментарий к УК РФ — лучше бы не давал. Вот что он говорит: «Неприличная форма дискредитации потерпевшего означает, что отрицательная оценка его личности дается в явно циничной, а потому резко противоречащей принятой в обществе манере общения между людьми. Это прежде всего нецензурные выражения, сравнение с одиозными историческими и литературными персонажами». (...)

Что оценивают оценочные суждения?
Они могут оценивать либо само событие («первый этаж»), либо факт, т.е. истинное суждение о событии («второй этаж»). (Предупреждая возможное недоумение, уточним: суждение типа Н. — козел тоже относится к событию или событиям, а именно к поведению или действиям Н.) Оценочные суждения пользуются различными языковыми средствами, когда относятся к событию или факту: в первом случае это наречие, предикатив, слово категории состояния, во втором случае — модальные высказывания или вообще сложные синтаксические конструкции. События оцениваются эмоционально, факты — как правило, рационально.
Оценки событий и фактов могут быть независимы друг от друга.

Какую роль играет в истолковании речевого акта индивидуальный или коллективный опыт?
Мы бы сказали — гигантскую. Вообще речевой акт нельзя понять и истолковать, не опираясь на общее для участников этого акта предварительное знание — то, что иногда называется «фоновыми знаниями». Если эти фоновые знания, этот опыт у говорящего и адресата речи, говорящего и внешнего «наблюдателя» и т.п. расходятся, то и интерпретация речевого акта будет разной.

А могут быть недоразумения, связанные с неправильным использованием опыта при интерпретации конкретной ситуации?
И даже более того — с сознательно неправильным его использованием. Известный лингвист и семиотик Т.А. ван Дейк (его работы переведены и на русский язык) как-то проанализировал, какими способами в прессе создаются этнические предубеждения. Вот некоторые из них: сверхобобщение, когда свойства отдельных лиц и событий принимаются за свойства всех членов этнической группы (например, всех чеченцев, всех евреев) или всех этнически значимых (этнически маркированных) ситуаций. Или приведение примера, т.е. перенос общих свойств, приписанных группе или ее «типичным» представителям, на частный случай — человека или событие. Или расширение — когда негативное отношение к какой-либо отдельной черте или признаку распространяется на все другие признаки и на их носителей. Или, наконец, атрибуция, когда читателю навязывается нужное причинно-следственное отношение — например, с самого начала ищется «чеченский след», хотя нет никаких прямых оснований для этого.

Что такое ненормативная лексика и фразеология?
Главная проблема в том, что в это понятие вкладываются два различных содержания.
Во-первых, это слова и выражения, употребление которых в общении (в частности, в массовой коммуникации) нарушает нормы общественной морали. Причем это могут быть внелитературные слова (выражения), скажем, взятые из жаргонов или диалектов, а могут быть — вполне литературные; однако употребление этих последних (вроде подлец, мерзавец) по отношению к конкретному человеку в конкретной коммуникативной ситуации противоречит нормам общественной морали в неменьшей степени.
Во-вторых, это слова и выражения только первой группы (жаргонные, диалектные, вообще стоящие вне пределов литературного языка).
Таким образом, термин «ненормативная лексика» двусмысленен и не вполне четок.

Можно ли дать какую-нибудь классификацию инвективной лексики и фразеологии, относящейся к сфере литературного языка?
Можно выделить 8 разрядов такой лексики:
1. Слова и выражения, с самого начала обозначающие антиобщественную, социально осуждаемую деятельность: бандит, жулик, мошенник.
2. Слова с ярко выраженной негативной окраской, составляющей основной смысл их употребления: двурушник, расист, враг народа.
3. Названия профессий, употребляемые в переносном значении: палач, мясник.
4. Зоосемантические метафоры, отсылающие к названиям животных: кобель, кобыла, свинья.
5. Глаголы с «осуждающей» семантикой или даже с прямой негативной оценкой: украсть, хапнуть.
6. Слова, содержащие в своем значении негативную, причем весьма экспрессивную оценку чьей-либо личности: гадина.
7. Эвфемизмы для слов 1-го разряда, сохраняющие их оценочный (резко негативный) характер: женщина легкого поведения, путана, интердевочка.
8. Окказиональные (специально создаваемые) каламбурные образования, направленные на унижение или оскорбление адресата: коммуняки, дерьмократы, прихватизация.

Правильно было бы осуждать (морально и юридически) все случаи публичного употребления мата?
Морально, вероятно, да. А вот что касается юридической стороны, здесь следует основательно разобраться в каждом отдельном случае. Так, понятие оскорбления не сводится к употреблению неприличной формы: оно предполагает также направленность на конкретное лицо (адресата) и умышленность. Нельзя осудить человека за оскорбление на том только основании, что он публично употребил матерные слова: необходимо для этого доказать, что они относились к истцу (были адресованы ему) и что это употребление было с умыслом унизить и оскорбить истца. Точно так же юридически бессмысленен приговор по делу газеты «Мать», где фигурирует обвинение в злостном хулиганстве, предполагающее умысел на нарушение общественного порядка (кстати, употребление нецензурных слов, равно как приставание к гражданам, квалифицируется законодателем как мелкое хулиганство).

Так что же такое «инвективная лексика» (фразеология) с юридической точки зрения?
Это слова и выражения, заключающие в своей семантике, экспрессивной окраске и оценочном компоненте содержания интенцию (намерение) говорящего или пишущего унизить, оскорбить, обесчестить, опозорить адресата речи или третье лицо, обычно сопровождаемое намерением сделать это в как можно более резкой и циничной форме.

К инвективной лексике относятся, в частности:

ругательная нелитературная лексика, чаще всего взятая из жаргонов и диалектов;
обсценная лексика (мат);
грубопросторечная лексика, входящая в состав литературного языка;
литературные, но ненормативные слова и выражения 1, 2, 3 и 5 разрядов (см. выше).

Каковы функции мата в речевом общении?

Их несколько. Главная: оскорбить, унизить, опорочить адресата речи. Далее: сигнализировать о принадлежности говорящего к «своим»; продемонстрировать собеседнику свою реакцию на систему тоталитарных запретов; показать, каким свободным, раскованным, «крутым» является говорящий; сделать речь более эмоциональной; разрядить свое психологическое напряжение и нек. др.

Что нужно знать юристу и журналисту о лингвистическом статусе инвективной, ругательной, обсценной лексики и фразеологии?
Следует различать инвективную и неинвективную лексику, т.е. такую, которая предполагает намерение оскорбить или унизить адресата или третье лицо, и такую, которая является экспрессивной (содержит в себе негативную оценку и/или эмоционально-экспрессивный компонент), но такого намерения не предполагает.
Внутри инвективной лексики надо различать литературную (относящуюся к русскому литературному языку) и внелитературную или нелитературную (например жаргонную). Ко второй группе относится и обсценная лексика (мат).

В рамках «литературной» инвективной лексики тоже есть различные группы. Во-первых, это книжная лексика с инвективным значением (мошенник, проститутка). Здесь может возникнуть ситуация клеветы (так как, назвав человека таким словом, мы обвиняем его в нарушении законодательства или норм общественной морали; вполне возможно, что это не соответствует действительности). Во-вторых, это эвфемизмы для подобных слов, казалось бы, «щадящие» адресата, но на самом деле несущие такую же инвективную нагрузку (дама легкого поведения). В-третьих, это переносное, метафорическое употребление таких слов (ср. бессмертное выражение «политическая проститутка»). Оно чаще связано с ситуацией оскорбления. Наконец, в-четвертых, есть группа вполне литературных слов инвективной семантики, однозначно связанных с оскорблением — вроде стерва, мерзавец, подонок (...)

Особый случай (...) — это инвективное употребление слов или словосочетаний, которые не содержат в своей семантике инвективного компонента и в лучшем (худшем?) случае имеют экспрессивную окраску (мальчики в розовых штанах), а порой и ее не имеют (завлабы). Как ни удивительно, в устах определенной социальной группы людей даже слова профессор, академик могут приобретать инвективный характер. Однако доказать такой инвективный характер почти невозможно, хотя интуитивно каждый из нас (в определенном контексте) его ощущает.

[Сергей Токарев]

Из главы 2. Анализ основных понятий

Процесс и средства воздействия
(...)

...Сведения можно разделить на следующие классы:

а) сведения о том, что событие произошло/не произошло;
б) сведения, содержащие истинное суждение/ложное суждение о событии. Истинное суждение о событии есть факт или фактологическое суждение;
в) сведения, содержащие только суждения о событии/содержащие оценку этого события (оценочные суждения);
г) оценочные суждения, относящиеся к событию/относящиеся к суждению о событии. (...)

...В какой форме могут выражаться сведения. Эта форма может быть следующей:

1. Открытая вербальная (словесная) форма, когда сведения даны в виде отдельного высказывания или цепочки взаимосвязанных высказываний, причем новая информация дана в предикативной части высказывания (является предикатом, логическим сказуемым). Например: (Вор) у вора дубинку украл.

2. Скрытая вербальная форма, когда сведения выражены словесно, но как бы спрятаны, не бросаются в глаза и даются — как что-то уже известное — в группе подлежащего. Например, только что приведенное высказывание содержит не только информацию о краже дубинки у вора, но и информацию о том, что сделавший это — вор!

3. Пресуппозитивная (затекстовая) форма, когда информация о каких-то аспектах события в тексте непосредственно не выражена и подразумевается, что и говорящий (пишущий), и слушатель (читатель) ее знают.

4. Подтекстовая форма, когда информация не содержится в самом тексте, но легко «извлекается» из него читателем или слушателем. Здесь могут использоваться различные приемы. Например, прямой оценки нет, но факт дается в таком контексте, что оценка логично из него выводится. Или читателю задается вопрос (типа: интересно, совпадение случайно или нет?, т.е. так называемый риторический вопрос), который на самом деле является скрытым утверждением (конечно, это совпадение не случайно!). (...)

Для оскорбления необходимы два признака: а) факт унижения чести и достоинства, б) неприличная форма такого унижения. Строго говоря, необходим и еще один признак, а именно умышленность оскорбления (что оказывается юридически значимым в ситуации заочного оскорбления, т.е. не в присутствии потерпевшего). Таким образом, даже при наличии определения этого понятия в законодательстве оно остается субъективным, причем, так сказать, в квадрате: субъективно понятие унижения чести и достоинства и субъективно, как мы увидим далее, понятие «неприличная форма». Соответствуют ли сведения, распространяемые при оскорблении, действительному положению вещей, при определении оскорбления принципиально безразлично: важен факт и важна форма унижения. Что такое в определении клеветы «порочащие сведения» и как они соотнесены с понятием «унижения чести и достоинства»? Кроме того, можно ли отождествить «порочащие» и «позорящие» сведения?

По поводу порочащих сведений есть разъяснение, данное в Постановлении Пленума Верховного суда РФ от 18.02.1992: «порочащими являются... не соответствующие действительности сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином или юридическим лицом действующего законодательства или моральных принципов... которые умаляют честь и достоинство гражданина либо деловую репутацию гражданина или юридического лица». Таким образом, в определение порочащих сведений входят три признака: а) направленность на унижение чести и достоинства либо деловой репутации, б) характер сведений (нарушение законодательства или нарушение общепринятых в обществе моральных принципов), в) ложность этих сведений. Очевидно, что это совсем не синоним «позорящих сведений», как получается в юридической литературе (ср. УК РФ, а также монографию А.Л. Анисимова). Позорящие сведения совершенно не обязательно являются ложными (в отличие от порочащих). Однако у них, как и у порочащих сведений, есть признак направленности на унижение чести и достоинства.

[Сергей Токарев]

Из главы 4. Оценка и ненормативность в материалах средств массовой информации
 
Понятие ненормативной лексики

(...) Термин «ненормативная лексика» (под «лексикой» в составе этого и аналогичных терминологических словосочетаний: «бранная, разговорная, инвективная лексика» подразумевается и лексика, и фразеология, т.е. и слова, и словосочетания) можно понимать двояко:

А. Как обозначение того слоя, разряда слов и выражений, употребление которых в речи (устных и печатных текстах) нарушает нормы общественной морали, общепринятые в данном социуме представления о приличии/неприличии.

В этот разряд слов и выражений входят, с одной стороны, лексико-фразеологические единицы из «внелитературной» сферы русского национального языка (т.е. они находятся вне сферы действия норм литературного языка): из просторечия, жаргонов, территориальных диалектов, например: растащиловка, козел, вертухай.., с другой стороны, слова и выражения, принадлежащие литературному языку, т.е. нормированные, например: негодяй, подлец, мерзавец, врун...

В состав ненормативной лексики входят известные разряды слов и выражений, относящиеся к литературному языку, т.е. вполне соответствующие литературным нормам.

1-й разряд составляют констатирующие номинации лица, обозначающие негативную с точки зрения интересов общества (или его большинства) деятельность, занятия, поступки, поведение кого-либо, например: бандит, вор, мошенник, педераст, проститутка, фашист, шпион... Такие слова к тому же нередко имеют четкую юридическую квалификацию — ср., например, слова-понятия вор, мошенник, взяточник, сутенер, шулер в Комментарии к УК РСФСР.

Подобные слова в силу логико-понятийной природы их денотатов (обозначаемых ими лиц) в самом номинативном (основном) значении имеют уже негативную оценку, оставаясь все же в рамках констатирующей семантики. См., например, толкование некоторых таких слов в современных словарях: Бандит... — участник банды, вооруженный грабитель...; Бандитизм... — вид преступной деятельности, заключающийся в создании вооруженных банд с участием в них и в организуемых ими нападениях с целью грабежа, насилия, убийств, разрушений чего-либо и т.п. (Словарь русского языка: в 4 т./Под ред. А.П. Евгеньевой, т. I, М., 1981, с. 60); Жулик... — вор, занимающийся мелкими кражами (там же, с. 488); Проститутка... — женщина, занимающаяся проституцией; публичная женщина (там же, т. III, с. 525); Педераст... — тот, кто занимается педерастией (там же, с. 37); Шпион... — тот, кто занимается шпионажем; ср. Шпионаж... — преступная деятельность, состоящая в секретном собирании сведений или материалов, составляющих государственную тайну с целью передачи их другому государству (там же, т. IV, с. 728); Фашист... — сторонник и последователь фашизма, член фашистской партии (Ожегов С.И. и Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1997, с. 849).

При переносном, метафорическом употреблении такого рода слова приобретают пейоративную (осуждающую), инвективированную экспрессию и явно негативную оценку, общественно осознаваемую и реально воспринимаемую адресатом как оскорбительная или клеветническая характеристика. Негативная оценка таких слов при их метафорическом употреблении значительно усиливается. См., например: Проститутка... — разг. О продажном, крайне беспринципном человеке (Словарь... под ред. А.П. Евгеньевой, т. III, с. 525); ср.: Политическая проститутка... — презр. Беспринципный и продажный политик (Ожегов С.И. и Шведова Н.Ю., с. 621).

2-й разряд образуют слова и словосочетания, в самом значении которых при констатирующем характере семантики содержится негативная оценка деятельности, занятий, поведения кого-либо, сопровождаемая экспрессивной окраской публицистического характера. Например: антисемит, двурушник, изменник, предатель, расист, ренегат, русофоб, юдофоб... Ср. враг народа. В отличие от слов 1-го разряда эти слова переносного употребления не имеют (видимо, в силу присутствующей уже в номинативном употреблении яркой экспрессивной окраски). Такого рода слова, обращенные к какому-либо лицу без достаточного основания и доказательства, воспринимаются и расцениваются им как клевета.

3-й разряд — это нейтральные номинации лица по его профессии, роду занятий, например: бюрократ, коновал, мясник, чиновник.., которые в переносных значениях приобретают резко негативную оценку, обычно сопровождаемую экспрессией неодобрения, презрения и т.п. Например: Бюрократ... — 2. Неодобр. Должностное лицо, выполняющее свои обязанности формально, в ущерб делу; формалист, буквоед... (Словарь... под ред. А.П. Евгеньевой, т. I, с. 131); Коновал... — 2. Разг., пренебр. О плохом, невежественном враче (там же, т. II, с. 91); Мясник... — Перен., предикат. О жестоком, склонном убивать человеке. Помню, выслушав историю царствования Ивана Грозного.., Изот сказал: «Скушный царь!» — «Мясник», — добавил Кукушкин (Словарь автобиографической трилогии М. Горького. Вып. IV. Л., 1984, с. 247); Палач... — 2. Перен. Жестокий мучитель, угнетатель (Ожегов и Шведова, с. 489); Чиновник... — 2. Перен. Человек, который ведет свою работу равнодушно, без интереса, бюрократически; Чинуша... — презр. То же, что чиновник (во 2 знач.) (там же, с. 885).

4-й разряд — зоосемантические метафоры, содержащие, как правило, негативные оценки адресата речи и грубую экспрессию неодобрения, презрения, пренебрежения и т.п.; многие из таких метафор относятся к бранной (инвективной) лексике, оставаясь, впрочем, в рамках литературного языка. См., например: быдло, кобель, кобыла, рыло, свинья, сука, сукин сын, свиное рыло...

5-й разряд — слова, обозначающие действия или качества, свойства кого-либо или чего-либо. Среди таких слов есть слова констатирующей семантики (украсть, убить, мучить, издеваться, насиловать, хулиганить, врать, воровать...) и слова оценочные, с яркой экспрессивной окраской (хапнуть, двурушничать, лицемерить, лихоимствовать, прикарманить, вранье...). Очень часто подобная характеристика действия переносится на самого деятеля. Одно дело, если мы говорим, что N. лицемерит (с этим можно не соглашаться, но здесь нет оснований для правового вмешательства), но совсем другое, если утверждается, что N. — лицемер (т.е. лицемерие — его постоянный признак).

6-й разряд образуют слова и словосочетания, в самом значении которых заключена негативная (бранная) оценка кого-либо как личности, с достаточно сильной негативной же экспрессией. Например: дурак, гадина, гнусный... (все они — в рамках литературного языка).

7-й разряд составляют в основном словосочетания, представляющиеся эвфемизмами по отношению к словам-номинациям 1-го разряда. Тем не менее в эмоционально напряженной речи эти эвфемизмы не в меньшей степени оценочны, чем соответствующие «прямые» обозначения адресата. Например: женщина легкого поведения, падшее создание, стоять на панели, агент иностранных спецслужб. Важно подчеркнуть, что словосочетания этого разряда относятся преимущественно к книжной речи.

8-й разряд составляют окказиональные образования (часто построенные на «игре слов», каламбурах), создаваемые с целью оскорбить, унизить адресата, подчеркнуть со стороны говорящего (пишущего) активное неприятие адресата, его деятельности, поступков, презрение к нему и т.п. (...)

[Сергей Токарев]

Обсценная («запретная») лексика

Необходимо внести определенность в восприятие и общественную оценку понятия и употребления термина «обсценная», или «табуированная» лексика. Речь идет о так называемом мате.

...Жесткий запрет на публичное употребление обсценной лексики и фразеологии, идеографически и семантически связанное с запретной темой секса, сексуальной сферы, вообще «телесного низа», сложился у восточных славян — предков русских, украинцев, белорусов — еще в языческую эпоху как прочная традиция народной культуры и строго поддерживался и поддерживается Православной церковью на протяжении 1000 лет. Так что данное табу имеет в русском народе давнюю традицию, освященную не одним тысячелетием.

Инвективная лексика и фразеология

(..) Прилагательное «инвективный» — производное от существительного «инвектива». Это существительное, означающее «резкое выступление против кого-, чего-либо; оскорбительная речь; брань, выпад», восходит к лат. invectiva oratio (бранная речь).

Инвективную лексику и фразеологию составляют слова и выражения, заключающие в своей семантике, экспрессивной окраске и оценке оскорбление личности адресата, интенцию говорящего или пишущего унизить, оскорбить, обесчестить, опозорить адресата своей речи (или объекта оскорбления), обычно сопровождаемую намерением сделать это в как можно более уничижительной, резкой, грубой или циничной форме (реже прибегают к «приличной» форме — эвфемизмам, вполне литературным). См., например, из писем читателей: «Поганые твари, погань, сволочи, вместе с Ельциным вас, как гнид, надо уничтожать!» (газ. «Не дай Бог!», 1996, № 9).

Основная часть инвективной лексики и фразеологии составляется из лексики бранной, относящейся отчасти к диалектам, но главным образом к просторечию, а также к жаргонам, и характеризуется грубо вульгарной экспрессивной окраской, резко негативной оценкой, чаще всего циничного характера. Например: говнюк, гад ползучий, дерьмо, засранец, лахудра (из сибирских диалектов), падла, обалдуй, сука сраная...

Значительное место в инвективной лексике занимает та часть бранной лексики, которая относится к табуированным словам и словосочетаниям, к мату. Например: блядь (-ища), долбоёб, ёбарь, жопа (перен.), курва, манда, мандавошка, мудак, мудила, мудаёб, пизда (перен.), пиздюк и другие производные, хер (перен.), хуй (перен.) и производные, хуй на палочке, хуй (хер) моржовый...

Среди инвективной лексики есть и известная часть бранных слов и словосочетаний, входящих в литературный язык. Они относятся к разговорной речи, к разным ее пластам. В основном это слова и словосочетания, принадлежащие периферийным пластам разговорной речи, граничащим с просторечием и жаргонами. Такого рода слова и словосочетания в своем большинстве образуют так называемую грубо просторечную лексику — «нижний» разряд разговорной лексики литературного языка. Например: девка (о распутной женщине, проститутке), гад (перен.), гаденыш (перен.), гадина, гнида (перен.), подлюга, сволочь, скотина (перен.), стерва, сукин сын, старый хрен, хамово отродье... Все эти и подобные слова в современных толковых словарях характеризуются как бранные, грубые или презрительные.

Есть и слова, относящиеся к разговорно-обиходной лексике, например грабёж (перен.), мерзавец (-ка), поганый, сброд, свинья (перен.), хам, хамье, ханжа...

Единичные лексические единицы, в которых резко негативная оценка человека, его поведения содержится в их значении, имеют констатирующий характер, например: гадкий, негодяй, подлец, подличать, подло, подлость, хамелеон (перен.)...

Следует признать, что бранная лексика, в том числе и инвективная, весьма подвижна в своем составе. Из нее могут выходить некоторые лексемы и целые тематические разряды слов, как, например: барин, барыня, господин, буржуй, буржуйский, белый, белогвардеец, кулак, тухлый интеллигент, актуальные в 20-е годы, а потом во многом или почти утратившие негативную оценку и негативную экспрессию. В то же время в последние годы приобрели явную негативную оценку прилагательное номенклатурный, производные от слова номенклатура: партноменклатура, номенклатурщик, прилагательное красный в составе субстантива красно-коричневые. Инвективную, как и в целом бранную, лексику отличает диффузность ее значений, которая обусловлена экспрессивным характером слов и выражений, составляющих этот лексико-фразеологический разряд. Данное обстоятельство создает известные трудности в определении границы между собственно бранными, в том числе и инвективными, единицами и эмоционально-экспрессивными образованиями, передающими определенное состояние говорящего без особых агрессивных интенций, например: баба (о робком, слабохарактерном мужчине), балбес, оболтус (о подростке, парне), босяк, балаболка, горлопан, горлодер, хлыщ, шушера, шаромыжник...

В состав инвективной лексики входят также слова и словосочетания, находящиеся за рамками бранной лексики. Имеются в виду лексико-фразеологические единицы 1, 2, 3, 5-го разрядов в разделе о «ненормативной лексике» (см. выше).

Входя значительной своей частью в состав бранной лексики, инвективная лексика, в свою очередь, состоит в основной массе из лексики «внелитературной» сферы современного русского языка: слов и фразеологии просторечия, жаргонов, отчасти диалектов.

Из сферы литературного языка в ее состав включаются лексико-фразеологические единицы преимущественно разговорной речи, главным образом лексики «грубо просторечной» (или «грубо фамильярной», «вульгарной»), а также из сферы обиходно-бытовой речи.

Фигурируют также некоторые разряды книжной лексики, связанные с квалификационными и оценочными (негативными) характеристиками кого-, чего-либо, в том числе и адресата речи (см. 1, 2 и 3-й разряды лексики из раздела о «ненормативной лексике»).

В состав инвективной лексики (и фразеологии) входит и известная часть обсценной лексики (и фразеологии), целиком находящейся за рамками литературного языка.

Обсценная лексика наделена в русской речевой коммуникации рядом функций, из которых в рамках инвективной лексики реализуется, по крайней мере, одна: «с целью оскорбить, унизить, опорочить адресата речи».

В этом случае коммуникация является всегда адресной, имеет место персонализация обсценной и вообще инвективной лексики и фразеологии. Эта функция мата реализуется и в публичной сфере речевой коммуникации, в том числе может фигурировать в СМИ (в прессе и в электронных СМИ).

Инвективная лексика относится к сфере речи эмоционально повышенной, аффективной. Для такой речи исключительное значение имеют:

а) ситуация конкретного речевого акта, в котором фигурируют экспрессивно окрашенные слова и выражения или лексико-фразеологические единицы, наделяемые экспрессией под влиянием контекста эмоционально напряженной речи или аналогичной речевой ситуации;

б) намерения (интенции) говорящего (пишущего). Эти интенции могут быть самыми разнообразными: от дружески-грубофамильярных («амикошонских») до явно оскорбительных. Ср., например: Эк наяривает, собака! — с восхищением об игре музыканта. Но: Я тебя, собаку, пристукну, если еще раз появишься здесь! — с презрением, гневом, угрозой;

в) социальное положение и социальные роли адресата (или объекта инвективы) и говорящего (пишущего).

Эмоциональность такой речи ориентирована на данную ситуацию, поэтому анализ как самих высказываний, так и их лексико-фразеологического состава возможен только в тесной связи с контекстом, ситуацией речевого акта, в том числе в СМИ.

Экспрессивно окрашенная лексика и фразеология, наделенная эмоционально-оценочной коннотацией (дополнительным значением), — именно такие лексико-фразеологические единицы представлены в аффективной, эмоционально напряженной речи (сюда относятся и публицистические тексты, письменные и устные) — как уже отмечалось, характеризуются известной аморфностью значения, подвижностью его оценочных рамок вплоть до противоположных оценок. Такое значение в сильной степени окрашено субъективным отношением говорящего (пишущего) к адресату речи, его поведению, действиям и т.п.

Субъективность значения лексико-фразеологических единиц в контексте аффективной речи (или аффективной, эмоционально напряженной ситуации, а также в условиях яркого публицистического контекста) обусловливается тем обстоятельством, что «предмет речи оценивается эмоционально-отрицательно не потому, что он бесполезен, неморален, антиэстетичен, а исключительно потому, что субъект речи в данный момент с их помощью выражает свое отрицательное эмоциональное состояние или, очень часто, соответствующее отношение к собеседнику» (Матвеева Т.В. Лексическая экспрессивность в языке, с. 22).

Только контекст или анализ ситуации речи может помочь в расшифровке экспрессивной окраски, вернее — эмоционально-оценочного содержания высказывания, экспрессивно окрашенных, оценочных слов этого высказывания (или текста в целом), поскольку такие слова как словарные единицы могут заключать в своей семантике лишь обобщенное значение отрицательной оценки. Например: Ну что ты за оболтус у меня такой, не можешь сдать экзамен, — говорит мать сыну-школьнику; или: Мой оболтус учиться не хочет; Иду в магазин купить своему оболтусу куртку — мать о сыне-подростке. Ср.: Что он — оболтус, что ли? Ситуацию не сечёт, говорит такую чушь! — о политике, участвующем в телепередаче.

[Сергей Токарев]

ВЫВОДЫ

Итак, при решении вопроса об оскорблении или клевете целесообразно исходить из квалификации вербальной стороны оскорбления, состава лексики и фразеологии соответствующих текстов на следующей понятийно-терминологической основе.

1. Различаются лексика инвективная и неинвективная.

2. Внутри инвективной лексики целесообразно различать единицы, относящиеся к: а) литературному языку (пусть и представляющиеся резко негативными, оскорбляющими оценками); б) «внелитературной» сфере русского языка, где сосредоточены наиболее грубые, натуралистические, циничные лексико-фразеологические единицы, в первую очередь обсценная лексика и грубые жаргонизмы как негативная, бранная оценка человека, его поведения, действий и т.п.

3. К инвективной лексике, относящейся к сфере литературного языка, тоже целесообразен дифференцированный подход:

а. Книжная лексика констатирующей семантики, а также эвфемизмы таких слов, «щадящие» адресата. В таких случаях речь, видимо, должна идти о клевете, если для негативных оценок такого рода нет достаточно веских аргументов и оснований.

б. Переносное, метафорическое использование книжных слов констатирующей семантики. Здесь важно строго учитывать:

макро- и микроконтекст или речевую ситуацию употребления конкретного слова в переносном смысле;

внутреннее содержание самого переносного, метафорического употребления;

достаточную степень обоснованности конкретной оценки адресата (иначе встаёт вопрос о клевете).

в. Среди инвективных лексико-фразеологических средств в рамках литературного языка есть и такие, которые — при всей приемлемости их как речевой нормы — являются неприемлемыми с точки зрения общественной морали, прямым резким оскорблением или ругательством. Например: сволочь, стерва, подлец, мерзавец, подонок и т.п.

Однако, имея дело с такими словами и выражениями, необходимо строго учитывать и ситуацию, контекст, в которых данное слово употребляется, и оценку и эмоциональную окраску, которую вкладывает в данном случае в такое слово говорящий (пишущий) (и его интенцию), и возможные иные варианты восприятия и осмысления конкретного высказывания, реплики и реакции со стороны адресата и др.

Конкретнее: само по себе употребление инвективных, даже обесценных слов и выражений еще не дает оснований для правового вмешательства. Оно возможно и правомерно только в тех случаях, когда:

а) прямо адресовано конкретному лицу или группе лиц;

б) при этом имеет место прямой умысел на оскорбление;

в) инвективная лексика характеризует не отдельные поступки или слова данного человека, а в целом его как личность, т. е. дается обобщенная оценка его личности.

http://www.rusexpert.ru/books/cena_slova3/031.htm